Станция метро "Улица Подбельского"

Я возвращался на родную станцию. Катастрофа застигла меня, как назло, на другом конце Москвы. Не успел я сесть в синий вагон метро, который, кстати, мне пришлось еще и пятнадцать минут дожидаться, как на станции Спортивная активировался сигнал тревоги… С тех пор прошло двадцать лет: Сокольническая линия стала Красной, Спортивная – Коммунистической, а сам я так и осел на юго-западе подземки. Но все эти годы я понимал, что однажды любопытство возьмет верх и я, хоть и не желая видеть разруху на станции, с которой связана моя юность, вернусь на Улицу Подбельского.

Прожектора дозорных ослепили меня. Как мне говорили на Черкизовской, крайний пост находился в пятидесяти метрах от границы станции. После не слишком приятной процедуры проверки документов, обыска и «пожертвований в пользу Красного движения и лично товарища Москвина» меня пропустили. По ходу прохождения границы и внутренних постов я приближался к родной станции. И вот, в свете красных фонарей, я увидел остатки металлической облицовки путевых стен. Да, это действительно были только клочки оформления; позднее я понял, что все остальное было использовано на постройку палаток, создание посуды и для прочих хозяйственных надобностей.

Я взобрался на платформу: вот она, Улица Подбельского… Сразу же в нос ударил резкий запах скота, я осмотрелся: на другом пути, ближе к середине перрона, стояли два вагона, полностью задействованные в качестве фермы. Вокруг них сновали свинари с нашивками «серп и молот» на рукавах. Я уже знал, что станция выживает благодаря экспорту свинины, и сегодня, чуть раньше меня сюда прибыла комиссия. Впрочем, серединой платформы это назвать было сложно, скорее то что от нее осталось. Улица Подбельского залегала на глубине всего восьми метров, странно, как ее не завалило полностью, но северный вестибюль и добрая треть станции оказалась под огромным количеством железобетона. Жители размещались, как я уже упомянул, в палатках, сооруженных из алюминиевых листов, которые казались красными в свете аварийных ламп. Прямо передо мной размещалось два ряда таких жилищ: вдоль грязно-серых мраморных колонн и в середине станции. Еще три палатки находились ближе к противоположному пути, по-видимому они принадлежали свинарям. Вообще, красное освещение подходило больше всего именно нашей линии. Посмотрев назад, я обнаружил станционные часы, на которых было несколько трещин, но в целом они весьма неплохо сохранились, а под ними надпись: «Порча часов карается расстрелом!» - просто и понятно. Рядом находилась будка дежурного у эскалатора, в которой, всем своим видом подтверждая серьезность предупреждения, стоял караульный. Южная лестница уходила в таинственную темноту чудом сохранившегося вестибюля.

Я пошел мимо палаток посмотреть на завал и вспоминал свою молодость. В те годы я не придавал метро никакого значения. Да, это скоростной транспорт столицы и не более того. Конечно, я знал, что во время Великой Отечественной войны метро было крупным бомбоубежищем со своими госпиталями и обитателями, но я просто знал это и не задумывался о том, что людям когда-нибудь придется поселиться здесь. Ожидая поезда на Улице Подбельского, я обычно рассеянно рассматривал геометрический орнамент на стенах, часы, выложенные белым мрамором прямоугольные колонны, думая о предстоящих делах и личных проблемах. Во время поездки, я лишь мечтал поскорее добраться до определенной станции и, выйдя в город, бодрым московским шагом отправиться в нужное мне место.

Жители станции ничем не отличались от других обитателей Красной линии, да и всего остального метро. Бледные лица детей, рожденных в подземке возникали тут и там, их кожа уже приспособилась к сумеречному освещению, в отличие от взрослой, помнившей еще солнце. Большую часть населения составляли военные, причем как мужчины, так и женщины. Они ходили в форме и носили какие-то бумаги, либо просто охраняли спокойствие граждан, прохаживаясь с винтовкой за плечом. Другими жителями станции были старики, дети и рабочие, включая токарей, свинарей, строителей и т. д. На них была бессчетное количество раз ношеная, стираная и ремонтировавшаяся одежда, в которой они последний раз спустились в метро или приобретенная уже здесь.

Я дошел до завала. Перед горой железобетона стоял стол, керосиновая горелка, ножи и немного посуды. Это была коммунальная кухня. Здесь каждый мог приготовить себе пищу по потребностям. Замечу, что за годы, проведенные в метро, люди придумали более пятидесяти различных рецептов блюд из шампиньонов и свинины.

А ведь раньше я спускался в метро именно через северный вход… Меня снова обуяли воспоминания, но тут я увидел нечто странное даже для Красной линии. Вероятно, пока я шел, я был очень глубоко в своих мыслях и перестал смотреть по сторонам, иначе уже давно заметил бы на путях приличную очередь, уходящую в нетронутый завалом туннель, где находился вход в служебные помещения. Я присмотрелся: люди держали в руках карточки! Да-да, продовольственные карточки были у каждого стоящего в очереди. «Какой у них тут порядок!», - с улыбкой подумал я.

Я осмотрелся в поисках знакомых по юности лиц. Нет, никого не узнаю… Впрочем, метро меняет людей, причем как внешне, так и внутренне. «Ну, все могло быть и хуже», - думал я, уставившись в некогда серый закопченный гранитный пол. Животноводческая комиссия закончила осмотр фермы и какой-то солдат предложил проводить их в столовую, которая находилась в помещениях того самого туннеля, где стояли вагоны. Среди них я увидел своего знакомого свинаря со Спортивной, он позвал меня присоединиться. Последний раз оглянув платформу, ее жителей, ряды палаток, людей в форме, я отправился в столовую. Мы спустились на пути. Я рассказал знакомому о цели своего визита на Улицу Подбельского и мы погрузились в воспоминания о жизни на поверхности, уставившись в рельсы под ногами. Но уже через пять минут мы подошли к узенькой черной дверке. На пороге нас встретил начальник станции в форме машиниста с нашивками «серп и молот». Узкий коридорчик с низким потолком и облупившейся зеленой краской на стенах вывел нас в небольшой зал. Освещением служил красный фонарь, приделанный точно по центру. На боковых стенах висели выеденные молью ковры. Почти все помещение занимал исцарапанный деревянный стол, видавший лучшие времена, а за ним из зала вели три таких же узеньких коридорчика, как тот, из которого мы только что вышли. Стулья, больше похожие на табуреточки, слегка поблескивали в свете фонаря. «Ах да, тоже металл со стен отодрали», - понял я. Мы сели. Через две минуты бледная молоденькая девушка принесла наш обед в алюминиевых мисках. Он, собственно не представлял ничего особенного, так как это была обычная жареная свинина с грибами. Выпив чаю и поблагодарив начальника станции, мы стали выбираться на платформу.

Жители Улицы Подбельского стали располагаться на послеобеденный сон. На дальних станциях такое позволялось, ибо в активной жизни Красной линии они не участвовали, а если дома везде чисто и все работает, то работы, собственно, не оставалось. Лишь военные остались на своих постах. Нам предложили палатку для гостей, находящуюся в первом ряду, рядом с платформой. Мои свинари отказались, и я тоже, так как они согласились подвести меня на дрезине до Комсомольской, и я не мог пренебречь таким случаем. Я еще раз оглядел станцию. Раньше я никогда не придавал значения метро. Теперь моя станция смотрела на меня красным сиянием из мрачных металлических глазниц мраморного черепа. Я отогнал видение и стал на дрезину. В качестве новенького мне полагалось работать руками. Я нажал рычаг и дрезина медленно поплыла в тьму туннеля на юг.